Вернуться в начало раздела «Почитать»
Были последние дни июля, и солнце перевыполняло план на триста процентов. А может, оно просто перепутало Европу с Африкой.
Я погружался в тротуар, мягкий и горячий, как пюре. Рядом влипла в асфальт маленькая женщина лет за пятьдесят, худая и коричневая от загара. У неё был тонкий, вытянутый нос с двумя выемками у самого кончика, как будто её взяли пальцами за нос и крепко сдавили… Женщина кого-то высматривала, нервно вертела головой и поглядывала на часы.
Больше на остановке никого не было. Да и не удивительно. Этот автобус бывает переполнен в пятницу, когда аборигены возвращаются с работы по домам, а дачники устремляются под собственную тень на два выходных дня. А в субботу, в раскалённый полдень, может решиться ехать только пережаренная шкварка или такой профессиональный неудачник, как я, которому уже нечего терять. Впрочем, ничего особенного — элементарная пара по химии — и третья попытка проникнуть в мединститут завершилась, как и предыдущие. Самое забавное, что в кармане лежит мамина телеграмма: «Уверена успехе ни пуха ни пера заранее поздравляю». Третий год подряд она присылает подобные послания, и третий год подряд я благополучно проваливаюсь. «Что за трагедия! — скажет Юлька.— Ты опытный фельдшер, прилично устроен, прилично зарабатываешь»…А я устал. Мне надоело после дежурств возвращаться в четырехместное купе общежития «скорой помощи», надоело по ночам зубрить химию, надоело зимними вечерами целоваться с Юлькой в подъездах. У меня, как у десятиклассника, на учёте все тёплые парадные. А я ведь не пацан — четвертак позади. Недавно какая-то отличница даже место в трамвае уступила.
Из-за угла выглянул автобус, остановился, как бы раздумывая, стоит ли в такую жару из-за нас двоих делать крюк. Затем вздохнул и всё-таки стал поворачивать. Старая рухлядь! Как его выпускают на линию? Наверное, его уже не принимают в металлолом… В этот момент женщина призывно замахала рукой. Через дорогу бежал мужчина с авоськой, в которую были втиснуты три живых курицы. Перебежав улицу, он поцеловал женщину в щеку, погладил её по голове и только после этого стал часто и шумно дышать, как бы вдруг вспомнив, что у него одышка. Пока автобус полз к остановке, я внимательно рассмотрел владельца авоськи. Он уже давно оформил пенсию. Его лицо было болезненно-бледным — к таким лицам загар не пристаёт. Большой пухлый нос, большие щеки с пухлыми складками и мешочками, пухлые пальцы без суставов, как надутые резиновые перчатки. И вообще, весь он напоминал надувную игрушку, из которой начали выпускать воздух.
В автобусе было много свободных мест. Я сел у окна. Автобус дёрнулся и покатил по дороге. Всё, всё, всё! Никаких отступлений! Еду к тётке, забираю свое тёплое пальто, книги, ботинки — и утром в поезд. Через сутки — здравствуй, мама!—и снова нормальная жизнь нормального человека. Как сказала бы Юлька, ничего страшного, миллионы людей живут без высшего образования. Так что, прости, мама, но нашу мечту о прославленном докторе мы воплотим в будущем внуке…
Позади меня устроился пухлый мужчина со своей спутницей. Впереди бухнулись на сидение двое парней, которые успели вскочить в автобус за секунду до отправления. Один был в очках и в берете, другой — в модной болгарской тельняшке, уже выцветшей и в двух местах аккуратно заштопанной. Устроившись, они продолжали разговор.
Ты видел когда-нибудь, как пельмени свариваются в один комок? Вот это его сольный концерт — из одинаковых пельменей.
Билеты берите! — потребовала кондуктор, мужеподобная особа с квадратными плечами, выпирающими из сарафана. Её руки были заляпаны крупными веснушками, напоминающими ржавчину.
Я протянул ей рубль.
— Куда едете?
— До конечной.
Сразу надо говорить. А то боятся языком шевельнуть!
Ну и ведьма! Выдать бы ей под моё настроение, да жаль зря портить нервы: ведь я её уже не увижу. Как и всех остальных в этом солёном, душном городе. В стране десятки мединститутов, но мама уговорила меня приехать именно сюда. И всё потому, что в пригороде живет тетя Вера, у которой я смогу хранить свои ценные вещи и поедать вкусные обеды. Мама уверена, что ради домашних котлет я с радостью буду совершать ходки, вроде этой. Последний раз тетю Веру я видел первого апреля, когда мы с Юлькой отвезли ей моё зимнее пальто и забрали демисезонное. Если б мама знала!
Пухлый мужчина, наконец, отдышался. Женщина, которая терпеливо дожидалась этого момента, спросила:
— Почему ты опоздал?
— Я ездил на базар. Я не люблю брать птицу в магазине. Но зато я выбрал, что хотел. Это не курицы, это золото. Две я купил тебе, а одну отдам ей, за сутки в холодильнике не испортится. Я тебе их разделаю так, что хватит на пять дней.
— А ей ты будешь разделывать?
— Ей я не буду разделывать. Пусть сама разделывает.
Горластая кондуктор подошла к парням и рявкнула:
— А вам отдельное приглашение? Очкарик протянул ей деньги.
— Два до конечной.
— Я себе возьму,— засуетился парень в тельняшке.
— Да ладно! Сам говорил, что вам уже второй день зарплату не платят.
— Это всё из-за него: развалил организацию! — Парень развернул газету — в ней были пирожки.— Бери, ты ведь тоже не обедал.
Они оба стали энергично жевать. Мне стало дурно от одного вида этих пирожков. В такую жару мне вообще противна всякая пища. А с заднего сидения доносилось:
— … Четыре лапки, две головки, пупки, сердца — вот тебе холодец. Шейки можно начинить — это ещё порции. Потом восемь четвертей. И ещё бульон…
— Ты очень хорошо умеешь разделывать кур.
В голосе женщины звучали любовь и гордость.
— Я теперь всегда тебе буду разделывать.
— А ей ты разделывал?
…Когда-то раньше. А теперь нет. Теперь каждый сам себе разделывает, Я ей только покупаю. У неё ведь больные ноги. Ты же знаешь.
…Я знаю.
Продолжая жевать, парень в тельняшке изливал душу товарищу.
— Ты когда-нибудь пил соду с сахаром? Вот это манера его исполнения. Он ведь не поёт — он о чём-то шепчется с публикой. И ещё режиссирует. Недавно поставил программу «Бригантина», стоила тридцать тысяч. Через неделю со страшным скандалом провалилась.
— Большому кораблю — большое кораблекрушение,— пошутил очкарик.
Но рассказчик даже не улыбнулся.
— Знаешь, как его у нас называют? Инанушка-худручок!
— Слушай, с чем эти пирожки?
— С изжогой.
Уже три часа. В шесть Юлька идёт на «йогу». Это её новое увлечение после того, как она перестала прыгать с парашютом. Интересно, как она отреагирует на то, что я её не встречу после занятия?
На одной из остановок в автобус вошла чистенькая, аккуратная старушка, светлая, как полнолуние, и опустилась рядом со мной. Её лицо сплошь было изрезано весёлыми и подвижными морщинками. Его можно было использовать для плаката: «Боритесь с оврагами!»
Поставив на колени портфельчик, такой же аккуратный, как и она сама, старушка улыбнулась мне, как старому знакомому, отчего морщинки совершенно обнаглели и рванулись куда-то за уши.
— Домой возвращаюсь. Угадайте, где я была? Целый месяц!
Послал бог собеседницу. Теперь придётся всю дорогу вести содержательный разговор.
— Не умею угадывать,— буркнул я.
Но старушка не обиделась. Я нужен был не как участник беседы, а только как повод.
— В институте геронтологии. Знаете, где стариков изучают. И лечат. Вы спросите, поправилась я или нет?
Это уже легче: повторять готовые вопросы. Это я могу.
— Вы поправились?
— Чувствую себя лучше. Но больше к ним не поеду.
Знаете почему?
— Почему?
Я подавал ей нужные реплики, как Штепсель Тарапуньке.
— Каждый день им надо говорить, где у тебя заболело, где закололо…
Старуха, а туда же — едет зайцем! — гаркнула со своего места кондуктор. Старушка засуетилась.
— Что вы! Обязательно возьму. Я вас просто не заметила.
— Очки надень!
У старушки от неожиданности отвалился подбородок, и все морщинки выстроились вертикально.
— Да как вы смеете…
— Не связывайтесь,— посоветовал я.
Было жарко и душно. Автобус напоминал духовку на колёсах. Спину парил горячий компресс из пропотевшей рубашки. На переднем сидении парень в тельняшке продолжал поливать своего худрука.
— А ты бы всё это выдал на собрании,— посоветовал очкастый умный друг.— Неужели тебя не поддержат?
— Пять человек поддержат, остальные промолчат. У нас в филармонии интриги, как в академическом театре. Он меня сразу выживет. А я дня не могу без работы. У меня на каждой клавише по иждивенцу. Я должен выколачивать башли — вот и стучу на рояле.
— Ты легко устроишься в другом месте — все знают, как ты играешь.
— Это Рихтер играет, а я стучу.
Я откинул голову назад, на спинку кресла, и услышал продолжение другого диалога.
— Ты хорошо сделал, что купил не одну курицу,
а две. Бульон из двух кур,— это ведь не из одной, правда?
— Конечно: две курицы — это не одна.
— А она тебя угощает бульоном?
— Раньше угощала. Теперь нет.
Я закрыл глаза и попытался задремать, но ничего не получилось. Наверное, сон вышел из меня вместе с потом.
— Сколько мне суждено жить, столько и проживу без их института,— убеждала меня старушка. — Буду книги читать, в кино ходить, ездить на велосипеде… А чего вы улыбаетесь? У меня сосед, на восемь лет старше, с велосипеда не слазит. Одной ногой в могиле, а другой — педаль крутит. Это очень полезно для здоровья… Вы думаете, я смерти боюсь? Ничего подобного! Боятся те, кому нечего вспоминать, а я прожила разноцветную жизнь.
Боже, как они мне все надоели! Как трясёт этот ящик на колесах! Наверное, в юности он работал бетономешалкой!
Автобус подпрыгнул и затормозил. Вскочила девушка в кожаной мини-юбке, напоминающей набедренную повязку. У Юльки такая же, только коричневая… Поскорей бы в поезд! Уехать и обрубить. И всё! Очень уж они переплелись — институт и Юлька. Я больше не могу провожать её до входа и оставаться на улице. Я больше не могу слушать, как она разговаривает с однокурсниками об анатомке или профессоре Глинкине, а я при этом только присутствую. У неё своя жизнь, в которую я никак не могу прорваться. Когда мы познакомились, она была на первом курсе, теперь — на третьем. А я все трахаюсь лбом о приёмную комиссию. Юлька уходит от меня, вверх по курсам, как по ступенькам, я это чувствую. Так лучше самому, сразу, одним махом!
В автобус вошёл новый пассажир. Он был в пиджаке и при галстуке. «Самоубийца»,— подумал я. Но пассажир чувствовал себя превосходно.
Сестричка,— обратился он к нашей кондукторше,— поздравь меня: мне сегодня исполнилось сорок лет!
— Билет берите! — потребовала «сестричка».
— Я возьму, не беспокойся. Но ты меня сначала поздравь — у меня праздник.
— Гражданин,. берите билет. Если выпили, не надо хулиганить.
— Я не хулиганю, я радуюсь,— миролюбиво объяснил именинник.— Мне сорок, а женщины ещё дарят цветы. Вот!
Он вытащил из бокового кармана красную гвоздику и протянул её кондукторше. Но та оттолкнула его руку и прорычала:
— Не возьмёшь билет — милицию позову! Каждый ханыга будет нервы мотать!
Улыбка слетела с лица именинника. Он вставил цветок на прежнее место и нажал кнопку звонка рядом с табличкой «Место кондуктора».
— Ты чего хулиганишь!
Не отвечая, мужчина крикнул водителю:
— Открой дверь. Выйти надо!
Автобус остановился, дверь открылась. Пассажир стал на ступеньку и сказал кондукторше:
Не хочу ехать в твоём автобусе! Ты мне весь праздник испортила.— Спрыгнул на землю и уже оттуда добавил:— Рожать тебе, кондуктор, надо. Рожать! Добрее будешь!
Автобус тронулся дальше.
Все разговоры прервались. Пассажиры с осуждением смотрели на кондуктора. Та была несколько растеряна, но не подавала виду.
Ничего! Прожарится на солнышке, пока следующая машина подойдёт,— успокоится.
— Это свинство! — сказала моя соседка-старушка.
-…Чего? — рыкнула на неё кондуктор.
— Свинство, говорю: выставить человека на полпути.
— Кто его выставлял? Сам выскочил.
И тут автобус взорвался. Всё накапливающееся раздражение против грубиянки-кондукторши теперь хлынуло лавиной.
И правильно сделал! — крикнул полосатый лабух.— Лучше пешком идти, чем видеть вашу мрачную физиономию.
Ну и шёл бы пешком, Кто тебя в автобус звал?
Нет, голубушка! — заявила старушка.— Нас двадцать, а вы одна. Не вы от нас, а мы от вас скорей избавимся!
Её морщинки воинственно подталкивали друг друга.
Со всех кресел неслось:
— Надо написать письмо в управление!
— Все подпишемся!
— Такую хамку надо учить!
И вдруг все замолчали. Кондуктор тихо плакала.
Это было неожиданно. От неё ждали ругани, оскорблений,
но не таких тихих слез. И ещё она всхлипывала по-детски. И приговаривала:
— Набросились, как на бандитку. А у меня, может, на той неделе тоже день рождения был… И ни одна зараза не поздравила… И муж к Воробьёвой Дашке ушёл… И план третий месяц не выполняем…
Автобус остановился. Это была конечная остановка. Водитель открыл двери, но никто не спешил выходить.
— Не надо плакать,—сказала маленькая старушка гренадёрше-кондукторше.— Мы теперь все будем ездить только вашим автобусом — это поможет выполнению плана. Какой номер вашей машины?
— Ноль семь семьдесят семь,— ещё всхлипывая, ответила кондукторша.
— Видите, как легко запоминается: три семёрки. Прекрасный автобус…
Как портвейн! — неожиданно для самого себя схохмил я.
Все засмеялись, и это разрядило обстановку. Пассажиры встали и начали выходить.
Дождавшись, когда все вышли, обладательница кур подошла к заплаканной кондукторше и погладила её по атлетическому плечу.
Нельзя опускать руки. Надо бороться.— Она кивнула на пухлого мужчину.— Знаете, сколько я его ждала? Восемнадцать лет. И ни за кого не выходила замуж. Так я боролась. И теперь мы вместе.— Она нежно посмотрела на своего избранника, потом снова перевела взгляд на кондукторшу.— Конечно, одной тяжело. Я это хорошо знаю.— Шагнула к выходу, затем остановилась и вытащила из авоськи лежащую сверху птицу.— Возьмите. Это подарок к вашему дню рождения. Это очень хорошая курица, с базара. Вам одной хватит на неделю.— Она опять посмотрела на пухлого мужчину.— И нам тоже хватит одной, правда?
— Я тебе одну разделаю, как двух. Ты и не заметишь,— пообещал тот.
— Я знаю. Он очень хорошо разделывает кур,— сообщила женщина и вышла вместе со своим надувным спутником.
Я постоял в тени автобуса, потом похлопал его по толстому тёплому крупу и обошёл вокруг, рассматривая. Бока его были потёрты, кое-где виднелись шрамы и вмятины. Макушка крыши покрылась седоватой пылью, под которой старческой перхотью шелушилась краска. Подтёки вчерашнего дождя напоминали капли пота. Двигатель ещё не был выключен — автобус слегка подрагивал и хрипло дышал после пробега… Зря я ругал этого трудягу. Он честно вкалывает, хотя ему давно пора на пенсию. Не жалуется, не канючит, не просит замены, а везёт туда, куда требуется, на юг, на север, на запад, на восток… А в том, что мне было жарко и противно, автобус не виноват — просто я поехал не в ту сторону.
Я глянул на часы. Сейчас четыре. Три часа дороги обратно, и я ещё успею встретить Юльку после «йоги».
Отсюда хорошо был виден домик тети Веры, где хранилось моё зимнее пальто и остальные вещи. Я помахал ему рукой, вошёл в автобус и сел на своё прежнее место.
Растерянная кондуктор все ещё держала в руках подаренную курицу.
— Вы чего? — спросила она.
— Забыл ключи от дачи,— соврал я и протянул ей деньги на билет.
В автобус входили новые пассажиры. Жара спадала.
Вернуться в начало раздела «Почитать»